Неуловимый враг: где прячется вирус Эбола между вспышками эпидемий?

 

МЕНЮ


Главная страница

РАЗДЕЛЫ


Вирус mers
Вирус Эбола

АРХИВ


Июль 2015 (45)
Июнь 2015 (96)
Май 2015 (19)
Апрель 2015 (23)
Март 2015 (57)
Февраль 2015 (47)
Январь 2015 (79)
Декабрь 2014 (89)
Ноябрь 2014 (101)
Октябрь 2014 (48)

2015-07-21 06:28


Вирус Эбола


Когда в декабре 2013 года в гвинейской деревушке Мелианду в Западной Африке заболел ребенок, никто и подумать не мог, что это лишь первая жертва чудовищной эпидемии, которая опустошит три страны и посеет страх на всей планете.

Cмерть мальчика, промучавшегося всего несколько дней, стала первой из многих тысяч. Его звали Эмиль Уамуно. Грозные симптомы - сильная лихорадка, рвота - были налицо, но они могли предвещать и другие болезни, например малярию. Увы, в африканских деревнях дети нередко умирают от неизвестных лихорадок и желудочно-кишечных расстройств.

Но вслед за мальчиком смерть унесла его сестру, а за ней и мать, бабушку, деревенскую повитуху и одну из медсестер. Из Мелианду болезнь расползлась по другим деревням на юге Гвинеи. Это было почти за три месяца до того, как в потоке сообщений между Гвинеей и остальным миром замелькало страшное слово «Эбола».

Ученые заметили поразительное свойство вируса Эбола - он периодически бесследно исчезает на несколько лет.


О смерти деревенского мальчишки ведать не ведали ни чиновники от здравоохранения из столицы Гвинеи, Конакри, ни иностранные специалисты по вирусным заболеваниям. Окажись они рядом в нужный момент, быть может, и распознали бы первую жертву пробудившегося вируса Эбола, попытались найти неизвестное первое звено в страшной цепи - как заразился мальчик? Что он делал, трогал, ел? Если в его организм вселился вирус, откуда он взялся?

Вирус Эбола был впервые выявлен почти четыре десятилетия назад, и с тех пор ученые заметили его поразительное свойство - он периодически бесследно исчезает на несколько лет. Со времени эпидемии 1976 года в бывшем Заире (ныне Демократическая Республика Конго) и одновременной вспышки близкородственного вируса на юге тогдашнего Судана (теперь Южный Судан) Эбола то пробуждался, то cнова впадал в спячку. Одна такая пауза длилась долгих 17 лет (с 1977-го по 1994 год): за эти годы не было отмечено ни одной подтвержденной смерти от лихорадки Эбола. А ведь это вам не неприметная бацилла, что тихо перемещается среди людей, вызывая лишь легкую головную боль да насморк. Если бы Эбола столько времени переползал именно от человека к человеку, мы бы об этом узнали.

Вирус не способен долго существовать и размножаться вне живой клетки. Это значит, что ему нужен хозяин - хотя бы один вид животного, растения, гриба или бактерии, чей организм станет его основной средой обитания и чьи клеточные механизмы он сможет использовать для самовоспроизведения. Некоторые болезнетворные вирусы обитают в организме животных и лишь время от времени передаются человеку. Они вызывают заболевания, которые ученые называют зоонозами. Эбола и есть такой зооноз, особо опасный и непредсказуемый. Поражая людей, многих он убивает за считанные дни - и вдруг словно растворяется в воздухе. Где он скрывается, невидимый и неуловимый, между вспышками эпидемий?

Уж точно не в телах шимпанзе или горилл. Полевые исследования показали, что Эбола не щадит и их. Массовые моры среди этих обезьян примерно совпадали по времени и месту с эпидемиями лихорадки Эбола у людей, и пробы, взятые с некоторых останков, оказались положительными. Люди же заражались, употребляя мясо больных обезьян в пищу, - так что Эбола вряд ли может затаиться среди диких приматов. Он поражает их смертельной вспышкой, уходя в подполье где-то еще.

Организм, в котором зоонозный вирус существует продолжительное время, обычно не вызывая никаких симптомов, называют резервуарным хозяином, или попросту резервуаром. Обезьяны - резервуар вируса желтой лихорадки.

Азиатские крыланы, или летучие лисицы, - резервуар вируса Нипах, жертвами которого во время эпидемии 1998-1999 годов в Малайзии стали более ста человек. В Австралии крыланы переносят вирус Хендра, который убивает лошадей и попутно поражает конюхов и ветеринаров, часто тоже со смертельным исходом.

Так кто же резервуарный хозяин Эболы? Несмотря на все усилия отважных исследователей, источник этого вируса в природе до сих пор неизвестен.

«Где он прячется, когда не инфицирует людей?» - гадает Карл М. Джонсон. Выдающийся вирусолог, один из первых исследователей Эболы, в прошлом он руководил Отделением изучения особых вирусных патогенов при Центре по контролю и профилактике заболеваний США. Он возглавлял международную экспедицию экстренного реагирования на первую вспышку 1976 года в Заире - смертельный поединок с таинственным врагом. Под руководством Джонсона ученые выделили вирус в лаборатории, доказали, что он не был прежде известен науке, и назвали его в честь неприметной заирской речки Эбола. Еще тогда Джонсон задался вопросом: где логово вируса в природе? Но во время эпидемии нужно в первую очередь спасать людей - тут уж не до исследований в области вирусной экологии. Какой житель африканской деревни захочет смотреть на то, как иностранцы в скафандрах методично препарируют мелких млекопитающих, когда у него один за другим умирают близкие? И вот спустя почти сорок лет, - хотя, как говорит Джонсон, «мы мало-помалу набираемся знаний», резервуар Эболы все еще не установлен.

Дождь из летучих мышей

В апреле 2014 года, когда прошла молва о том, что в массовой гибели людей на юге Гвинеи был повинен вирус Эбола, туда вместе с командой исследователей отправился Фабиан Леендерц - специалист по экологии заболеваний и ветеринарной медицине из Института имени Роберта Коха в Берлине. Леендерц изучает смертельные зоонозы в Западной Африке. На юг Гвинеи он прибыл из Кот-д&[39];Ивуара, где работает в национальном парке Тай, исследуя вспышки эпидемий среди шимпанзе и других животных. С собой он привез три больших грузовика, доверху набитых людьми и оборудованием, и два вопроса в придачу. Не случалось ли за последнее время массовой гибели зверей, чьи останки могли бы заразить людей, желающих поживиться их мясом? Или же вирус Эбола перекинулся на первую человеческую жертву прямиком из резервуара? В то время Леендерц ничего не знал об Эмиле Уамуно из деревни Мелианду. Побеседовав с чиновниками и местным населением и обследовав два лесных заповедника, члены его команды не обнаружили никаких свидетельств необычных смертей крупных млекопитающих. Затем они переключились на Мелианду, и там им поведали странную историю о дупле, кишащем летучими мышами.

Старое дереве с дуплом, кишащим летучими мышами, облюбовали для игр местные ребятишки. Порой они ловили летучих мышей, и бывало даже, поджарив добычу на палках, ее съедали.


Это были мелкие, проворные насекомоядные летуны, совсем непохожие на крупных поедателей фруктов - крыланов, величаво рассекающих сумеречное небо. Местные жители прозвали их «лолибело». По-мышиному ловкий и грациозный зверек издает резкий запах, а сзади из-под перепонки у него торчит извивающийся хвост. Показывая деревенским жителям картинки и сравнивая описания, ученые определили, что, вероятно, речь идет о бульдоговых летучих мышах (Mops condylurus). Они в огромных количествах гнездились в дупле большого высохшего дерева недалеко от деревни. Всего за несколько недель до приезда ученых дерево сожгли - возможно, надеясь добраться до меда. Очевидцы вспоминали, что из горящего ствола посыпался «дождь из летучих мышей». Мертвых зверьков подобрали, наполнив полдюжины 45-килограммовых рисовых мешков. Могло бы получиться неплохое лакомство, если бы не предупреждение правительства о том, что из-за вируса Эбола употреблять в пищу мясо диких животных запрещено. Жителям Мелианду пришлось все выбросить.

Но это еще не конец истории о старом дереве с дуплом. Его облюбовали для игр местные ребятишки - возможно, среди них был и Эмиль Уамуно. Порой они ловили летучих мышей, и бывало даже, поджарив добычу на палках, ее съедали.

Леендерц спросил совета у коллеги - специалиста по анализу ДНК, и тот сказал, что можно попробовать насобирать под деревом достаточно материала, чтобы определить вид летучих мышей, прежде гнездившихся в дупле. «Так что я стал бегать с пробирками и ложкой и собирать почву», - вспоминает Леендерц. В Берлине результаты анализов подтвердили присутствие бульдоговых летучих мышей. Так этот зверь - любитель насекомых, а не фруктов - пополнил список кандидатов на роль резервуара Эболы.

Автостопом по Африке

Первые улики в запутанной головоломке - по-видимому, указывающие на летучих мышей, - высветились вспышкой, вызванной вирусом Марбург, менее известным родственником Эболы из семейства филовирусов. Истории Эболы и Марбурга тесно переплетены, уверен опытный южноафриканский вирусолог Робер Суонепул, их многолетний исследователь. «Они взаимосвязаны», - повторил Суонепул, когда мы разглядывали фотографии из его электронного архива у него дома в Претории. Суонепул, человек с медвежьей внешностью и золотым сердцем, больше двух десятков лет проработал в Национальном институте инфекционных заболеваний в Йоханнесбурге. Уйдя на покой, он по-прежнему не сидит сложа руки: фонтанирует идеями и бережно хранит воспоминания.

В 1967 году, за девять лет до первой вспышки вируса Эбола, в немецкие Франкфурт и Марбург, а также в югославский Белград была доставлена партия обезьян из Уганды, предназначенных для медицинских исследований. Вместе с ними прибыл неизвестный, но опасный вирус. Во всех трех городах оказались инфицированы сотрудники лабораторий, а от них заразились некоторые члены семей и кое-кто из медперсонала. Из 32 подтвержденных жертв вируса семеро скончались. Новый вирус - жутковатые нити, похожие на пупырчатую вермишель, - получил название Марбург. Восемь лет спустя в одной из больниц Йоханнесбурга от лихорадки Марбург умер австралийский студент, отправившийся в путешествие автостопом по Родезии (ныне Зимбабве). И он, и его девушка - она тоже заболела, но, к счастью, выздоровела - не всегда соблюдали осторожность и могли подвергнуть себя риску заражения. Так, они спали на пастбище, покупали сырое мясо антилопы канна и кормили обезьян в клетке. А еще ребята наведались в пещеры Чинхойи - комплекс гротов и карстовых воронок на севере Родезии, где гнездятся летучие мыши. По пути молодого человека укусил то ли паук, то ли какое-то насекомое: на спине остался болезненный красный рубец. Пытаясь выяснить причины смерти, что называется, по горячим следам, исследователи сосредоточились на укусе, не придав значения пещерам.

«И тогда, - вспоминает Робер, - я подумал о летучих мышах».


Два других ранних случая заражения вирусом Марбург все-таки бросили тень подозрения на пещеры и их обитателей. В 1980 году французский инженер, работавший на сахарной фабрике на западе Кении, пробрался в пещеру Китум, ведущую в недра вулканической скалы, куда порой наведываются слоны, чтобы полакомиться солью. Все закончилось трагически - несчастный инженер умер от лихорадки Марбург. В 1987 году датский школьник, приехавший на каникулы с семьей, спустился в ту же пещеру - и через несколько дней умер от вирусной инфекции. Теперь выяснено, что этот вирус - близкий родственник Марбурга. В 1995-м последовала новая вспышка - на этот раз не Марбурга, а Эболы. Центром стал город Киквит в Демократической Республике Конго. Разбушевавшийся вирус поразил 315 человек и унес 254 жизни. Первым заразился мужчина, который жил тем, что выращивал маниок и добывал древесный уголь в лесу на окраине города. Суонепул тогда прилетел в Киквит, чтобы присоединиться к международной команде ученых и медиков. Подхватив малярию, он вернулся домой, выздоровел и в начале 1996 года, заручившись поддержкой Всемирной организации здравоохранения, вернулся обратно. Его задачей было отыскать резервуар вируса в условиях последней вспышки - обследовав ту же экосистему в то же время года. «И тогда, - вспоминает Робер, - я подумал о летучих мышах».

В Киквите Суонепул и его коллеги взяли анализ крови и тканей не только у летучих мышей, но и у разных других животных, в том числе и у насекомых. Исследовав образцы в Йоханнесбурге, никаких следов вируса Эбола он не обнаружил - и решил провести эксперимент, казавшийся маниакально скрупулезным. Запершись в лаборатории Национального института инфекционных заболеваний четвертого, высшего уровня биобезопасности, он своими руками ввел живой вирус Эбола из Киквита 24 видам растений и 19 видам животных, от пауков и многоножек до ящериц и мышей, летучих и обычных (грызунов). Затем вирусолог стал наблюдать, как менялось их состояние. В большинстве организмов Эбола не прижился; вирус уцелел, но, скорее всего, не размножился в организме одного-единственного паука, а у летучих мышей инфекция держалась не менее 12 дней. Среди них были крылан и бульдоговая летучая мышь - тот самый маленький любитель насекомых, на которого потом обратит внимание Фабиан Леендерц. Это доказывало - если не сам факт, то теоретическую возможность того, что эти животные могли быть резервуаром Эболы.

Десять тысяч стогов сена

События в Киквите пролили свет на важное различие между вирусами Марбург и Эбола, которое неизменно проявлялось и впоследствии. Эпидемии лихорадки Марбург обычно зарождаются вблизи пещер и шахт, тогда как вспышки вируса Эбола начинаются с охоты и поисков трупов животных в лесу. Стало быть, можно предположить, что эти два вируса таятся в разных резервуарах, например, в двух разных видах летучих мышей - в обитателях пещер и тех, что гнездятся в кронах деревьев.

Та же закономерность наблюдалась во время серии эпидемий лихорадки Марбург 1998-2000 годов, разгоревшихся вокруг заброшенного золотопромышленного городка Дурба в Демократической Республике Конго. Робер Суонепул организовал новую экспедицию и обнаружил, что все вспышки начинались с шахтеров, работавших под землей. В открытых карьерах при свете дня риск заразиться был куда меньше. Но значит ли это, что источником вируса были обитающие в пещерах нильские крыланы?

В конце 2001 года вспыхнула еще одна серия коротких, не связанных друг с другом эпидемий - теперь уже не Марбурга, а снова Эболы, - которая продолжалась до 2003-го. Разбушевавшийся вирус поражал жителей деревень на поросшей густыми лесами границе Габона и Республики Конго (к западу от Демократической Республики Конго, на другом берегу одноименной реки). Из трех сотен инфицированных почти 80 процентов погибли. Тем временем в том же регионе стали находить трупы горилл, шимпанзе и мелких лесных антилоп дукеров. Создавалось впечатление, что каждую вспышку вируса среди людей провоцировал какой-нибудь лесной путник, обычно охотник, прикасавшийся к тушке зараженного зверя.

«Гибли люди и животные, - вспоминал Януш Павеска, сменивший Суонепула в Национальном институте инфекционных заболеваний, куда я заглянул к нему в Йоханнесбурге. - Вот мы и решили, что самое время отправиться на поиски резервуара Эболы».

В состав экспедиции кроме Павески и самого Суонепула вошел Эрик Леруа, французский вирусолог из Габона, у которого был опыт борьбы с предыдущими эпидемиями Эболы в тех краях. «Хотя у меня была идея фикс - летучие мыши, я сказал, что мы должны проверить всех», - вспоминает Суонепул. «Все» - это множество разнообразных млекопитающих, птиц, москитов, мокрецов и других насекомых.

Одну треть пойманных видов ученые из команды Суонепула привезли домой, вторую отправили в Центр по контролю и профилактике заболеваний США в Атланте, а последнюю часть отдали на откуп Леруа. В лаборатории Суонепула и в Атланте исследования продвигались медленно и не дали положительных результатов. Но команда Леруа не сдавалась: ученые провели еще три экспедиции, в ходе которых отловили больше тысячи животных и взяли у них пробы. Среди испытуемых было 679 летучих мышей, на которых теперь зациклился и сам Леруа. У 16 особей, принадлежавших трем разным видам крыланов, ученые обнаружили антитела - белки, поставленные на защиту организма иммунной системой, - которые боролись против вируса Эбола. У 13 других крыланов были выявлены очень короткие фрагменты РНК Эболы. Отыскать эти два доказательства - антитела и фрагменты вируса - все равно что увидеть настоящие следы снежного человека: может, он существует - а может, и нет. Самым неоспоримым доказательством было бы воссоздание живого вируса, когда из образца ткани выращивается свежий возбудитель инфекции. Вырастить вирус Эбола - как поймать в капкан настоящего снежного человека. Увы, получить живой вирус команде Леруа не удалось.

Тем не менее в 2005 году по итогам исследований в журнале Nature вышла статья Леруа, Суонепула и Павески, озаглавленная «Крыланы как резервуар вируса Эбола». Эта публикация, с ее осторожными формулировками и далеко не окончательными выводами, и ныне служит основным источником всех опрометчивых заявлений в средствах массовой информации о том, что вирус Эбола гнездится в крыланах. Может, это так - а может, и нет.

 

«Вы пробовали вырастить живой вирус?» - спросил я Эрика Леруа, наведавшись к нему в Габоне. Этот обходительный, щеголеватый француз, нынешний директор Международного центра медицинских исследований во Франсвиле, неизменно приходит на работу в белой рубашке с галстуком. Правда, в лаборатории высшего уровня биобезопасности ему все же приходится облачаться в защитный костюм, а в лесу - в надежный комбинезон. «Да. Много, много, много раз пробовал вырастить вирус. Но у меня никогда не получалось. Потому что вирусная нагрузка была очень, очень низкая», - последовал ответ. Вирусной нагрузкой называют количество вирусных фрагментов в крови или других тканях организма. У резервуарного хозяина этот показатель, как правило, бывает намного ниже, чем у животного или человека с острой инфекцией.



  • Неуловимый враг: где прячется вирус Эбола между вспышками эпидемий?




Как объяснил Леруа, это лишь одна из трех причин, почему резервуар Эболы так трудно обнаружить. Вторая причина заключается в том, что, вдобавок к низкой вирусной нагрузке, вирус может быть мало распространен внутри популяции в целом. Показателем распространенности считается процент особей с положительной реакцией на вирус в данный момент времени, и, если из ста особей вирус обитает лишь в одной, вероятность распознать и отловить инфицированное животное очень низка. Если один вид среди великого многообразия животных тропических лесов сравнить с иголкой в стоге сена, то одна зараженная особь внутри отдельной популяции - иголка в десяти тысячах стогов. А какова же третья загвоздка в поисках резервуара Эболы? «Это чертовски дорого», - вздыхает Леруа.

Идеальный отпуск

Поиск финансирования на экспедиции в глухие леса за тридевять земель преградил путь даже таким маститым ученым, как Суонепул и Леруа. Они уже и не чают разгадать загадку резервуара Эболы путем долгих, непрерывных исследований. Вместо этого ученые приноровились устраивать короткие «вылазки» - во время или на исходе эпидемий. Но подобные вторжения могут оскорбить чувства местных жителей. Потому экспресс-экспедиции нередко откладываются. А такие проволочки крайне нежелательны. Распространенность вируса Эбола внутри инфицированной популяции, вирусная нагрузка в организме отдельных носителей вируса и уровень инфекции - все эти показатели подвержены сезонным колебаниям. Упустишь подходящий момент - ищи потом ветра в поле.

Фабиан Леендерц попытался учесть все эти обстоятельства, снарядив вторую экспедицию, - на этот раз примерно в то время года, когда случилась роковая «утечка», стоившая жизни Эмилю Уамуно, - только год спустя и в соседнем Кот-д&[39];Ивуаре. Там тоже полным-полно бульдоговых летучих мышей, обосновавшихся под крышами деревенских домов. Само их изобилие в столь тесном соседстве с людьми ставит еще один знак вопроса: если вирус так близко, почему «утечки» не случаются гораздо чаще? Леендерц задумал наловить как можно больше летучих зверьков и исследовать их на наличие вируса Эбола. Мы с фотографом Питом Маллером подвизались за компанию.

Леендерц и его коллеги, среди которых была аспирантка Ариан Дю, сосредоточились на двух деревнях недалеко от города Буаке, в центре страны. Закупив необходимые материалы на городском рынке, прочесав все до единого дома в обоих селениях в поисках летучих мышей и нанеся визиты деревенским старейшинам, в один прекрасный вечер ученые смастерили самодельные ловушки - конические конструкции из длинных досок и полупрозрачных листов пластика. Вылетая из-под крыши, летучая мышь должна была угодить в воронку, а через нее - прямо в пластиковую кадку. План сработал: в первый же вечер одна из ловушек вдруг заходила ходуном - десятки маленьких серых тел, скользя по стенкам, одно за другим шлепались в кадку.

Затем Леендерц и Дю облачились в медицинские халаты и перчатки и надвинули на лицо респираторные маски и защитные очки. На импровизированном лабораторном столе при свете лампочки они начали обследовать летучих мышей. Взвесив и измерив каждого зверька, ученые заносили в карту его пол и примерный возраст и вживляли в тело электронный чип размером с тминное зернышко, чтобы впоследствии особь можно было распознать. Но главное, из вены в крошечной передней лапке брали кровь. Всего один ловкий укол тонкой иглой - и на коже появлялась капелька крови, которую тут же всасывали тоненькой пипеткой. Леендерц и Дю работали бок о бок, и мне по-думалось, что, случись ей уколоть вену дважды и, не рассчитав, проткнуть палец шефу, через ранку он мог бы заразиться вирусом Эбола. Но девушка ни разу не промахнулась.

 

«Как думаешь, почему прошло почти сорок лет, а резервуарный хозяин Эболы до сих пор не найден?» - спросил я его. «Это странный хозяин», - ответил он.


 

Кровь, разлитую по маленьким пробиркам, тут же заморозили в резервуаре с жидким азотом, после чего отправили в Берлин. Небольшой части всех пойманных зверьков предстояло отдать жизнь на благо науки - фрагментами их внутренних органов пополнится банк замороженных образцов. Других испытуемых выпустят на волю. Если анализ крови одной из препарированных особей даст положительную реакцию на антитела или фрагменты вируса, из ее органов ученые попытаются - с большим для себя риском (за непроницаемыми лабораторными стенами) - извлечь живой вирус Эбола.

А пока в импровизированной лаборатории Леендерца сменил аспирант из Кот-д&[39];Ивуара Леонс Куадио, высокий, спокойный, тонкий как тростинка, - шеф хотел, чтобы его подопечные «понюхали пороху» в полевых условиях. Куадио знал свое дело и сразу включился в работу. Я же обратил внимание на его футболку под защитным халатом - на груди красовался слоган какого-то курорта: «ЭТО ИДЕАЛЬНЫЙ ОТПУСК». Что ж, идеал - понятие относительное.

Странный хозяин

Вернувшись в США, я побеседовал и с другими специалистами - звонил по телефону, встречался в Центре по контролю и профилактике заболеваний в Атланте. Когда я спрашивал, почему так важно найти резервуар Эболы, все в один голос отвечали: потому что эти данные помогут предотвратить новые эпидемии. В других вопросах мои собеседники были не столь единодушны. Самую неожиданную фразу произнес Йенс Кун, талантливый молодой вирусолог, сотрудник Национальных институтов здравоохранения. С выходом в свет его увесистой монографии «Филовирусы» для многих коллег он стал главным авторитетом в области исследований Эболы. Мы познакомились на конференции, организованной Эриком Леруа, и с тех пор Кун для меня не только надежный источник информации, но и жизнерадостный, отзывчивый друг. «Как думаешь, почему прошло почти сорок лет, а резервуарный хозяин Эболы до сих пор не найден?» - спросил я его. «Это странный хозяин», - ответил он. «Странный хозяин?», - повторил я, думая, что ослышался.

Гипотеза «странного хозяина» довольно непростая, но Йенс обрисовал мне ее в общих чертах. Во-первых, вспышки вируса Эбола происходили относительно нечасто - около двух десятков раз за четыре десятилетия. Редкие случаи. Почти каждая эпидемия вспыхивала от одной искры - инфекция попадала в организм человека где-нибудь на природе, после чего распространялась по цепочке. По мнению Куна, это позволяет предположить, что последовательность событий, приводящих к «утечке» вируса, должна быть «нерядовой и необычной». Невероятное стечение обстоятельств. Во-вторых, из года в год геном вируса почти не менялся, почти не эволюционировал - во всяком случае, до тех пор пока число инфицированных в Западной Африке не начало стремительно расти, отчего у вируса появилось куда больше возможностей для мутаций. По мнению Куна, эта стабильность может быть сигналом того, что «где-то есть бутылочное горлышко» - что-то сдерживает вирус, не давая ему распространяться и наращивать генетическое разнообразие. Таким «горлышком» могла бы быть система двух резервуаров. Допустим, некое млекопитающее (скажем, летучая мышь) заражается лишь время от времени, когда его кусает определенный клещ или другое членистоногое, возможно относительно редкое или населяющее узкий ареал, - там-то изначально и гнездится вирус. Мы оба помнили любителя автостопа в Родезии со странным укусом на теле, умершего от лихорадки Марбург. А еще паука в лаборатории Суонепула, в организме которого вирус продержался две недели.

Так или иначе, пока тайна остается неразгаданной. В пробах, взятых в Кот-д&[39];Ивуаре, еще ничего не нашли. Поиски продолжаются. На кону - многие жизни. Или смерти.


Источник: www.nat-geo.ru