Легендарная экспедиция: в поисках невидимого убийцы.

Легендарная экспедиция: в поисках невидимого убийцы.

С начала 1930-х годов началось активное освоение Дальнего Востока. В приморскую тайгу приехала масса жителей европейской части СССР – пограничники, геологи, рабочие, спецпереселенцы и т.д. И почти сразу приезжие жители столкнулись с неизвестной напастью - весной и ранним летом в некоторых таежных районах Дальнего Востока врачи обнаруживали тяжелые острые заболевания, часто заканчивавшиеся смертью больных, так как поражалась центральная нервная система. Местными врачами они диагностировались как «токсический грипп». Что интересно, местное население было ему почти не подвержено. Болезнь развивалась по-разному, но почти всегда с воспалением головного мозга. Треть заболевших быстро умирала (практически независимо от того, чем их лечили и лечили ли вообще). Все указывало на инфекционную природу недуга, но непосредственно от человека к человеку он не передавался. О путях заражения было известно одно: заражаются только те, кто ходит в лес.

Этот факт серьезно осложнял освоение Дальнего Востока.

Как раз в эти годы на Дальний Восток приехал молодой военврач Александр Панов. Он успешно закончил аспирантуру Государственного института медицинских знаний в Ленинграде, затем был призван на военную службу и назначен начальником неврологического отделения флотского госпиталя во Владивостоке. Именно здесь в мае 1934 г. он впервые столкнулся с этим загадочным заболеванием. Болезнь переселенцев заинтересовала Панова, он начал целенаправленный поиск больных в лесозаготовительных пунктах, и «в течение лета, с мая по август... были выявлены и исследованы 56 больных...». В 1935 г. А.Г. Панов определил это заболевание как «энцефалит, относящийся к группе летних».

Здесь немного поясним принципы образования медицинской терминологии. Воспалениям разной природы присваиваются имена, образованные от латинского названия больных органов или тканей с прибавлением суффикса -ит. Например, бронхит — воспаление бронхов, отит — воспаление уха, энцефалит — воспаление головного мозга. И когда Панов описал «летний энцефалит», то он тем самым ввел в обиход название новой болезни. Правда, он счел его разновидностью уже известного к тому времени, японского энцефалита.

Своей тревогой по поводу появления нового заболевания А.Г. Панов поделился с местными врачами, сделав доклад на заседании Общества врачей Владивостока «Клиника летних энцефалитов в Приморье» (1935 г.). На протяжении двух лет он провел большую работу по изучению нового заболевания: установил весенне-летнюю сезонность эпидемических вспышек, приуроченность последних к таежным районам и преобладание среди заболевших лиц, работающих в лесу. Были детально описаны симптоматика болезни, клинические проявления, течение, исходы при различных синдромах, а также характер остаточных расстройств. Тогда же Панов сделал предположение о вирусной природе заболевания. Все это дает ряду исследователей считать именно его первооткрывателем заболевания, ныне известного как клещевой энцефалит.

Но ограниченные возможности Панова и его коллег не позволяли провести полный цикл исследований и выделить возбудителя болезни, а также определить способы заражения. Врачи Дальневосточной Пастеровской станции пытались выделить вирус, вводя мышам эмульсию мозга погибших от энцефалита людей, однако эта попытка не увенчалась успехом.

Люди продолжали погибать, и руководство края обратилось в Москву. Здесь необходимо сделать еще одно небольшое отступление. Дело в том, что вирусология в то время только начала развиваться, было слишком мало специалистов, практически отсутствовали методы диагностики. Лишь в 1934 году была организована Центральная вирусная лабораторию Наркомздрава РСФСР. Лаборатория стала первым самостоятельным вирусологическим учреждением нашей страны, заслуженно вошедшим в историю отечественной науки. Правда, ее работа была не только яркой, но и краткой (1934 – 1937 г.г.), но о причинах этого позднее.

Возглавил лабораторию Лев Александрович Зильбер. Много лет занимаясь микробиологией, он постепенно пришел к изучению вирусов, поскольку и бактерии и вирусы, сосуществуя в высших организмах, должны были, по мнению Льва Александровича, взаимодействовать между собой, причем это взаимодействие могло быть как симбиотическим, так и антагонистическим. Так родилась его концепция вирофории, постулировавшей симбиоз вирусов и микробов. Зильбер подчеркивал, что это явление имеет не только общебиологическое, но и важное практическое значение, так как может серьезно влиять на эпидемиологию некоторых вирусных инфекций. Он считал, что в отдельных случаях вирус проникает в клетки микроорганизмов и в них размножается, поскольку опыты указывали на такую возможность. Эти воззрения Зильбера настолько обогнали свое время, что надолго оказались вне поля зрения современных ему исследователей.

Но вернемся в 1936 год. Центральная вирусная лаборатория успешно работает уже два года. Лаборатория состояла из очень молодых людей, да и их руководителю исполнилось только 40 лет. И именно про них вспомнили в Наркомздраве, когда получили тревожное письмо от властей Дальневосточного края. Вот как сам Лев Александрович впоследствии писал об этом событии: «Когда Наркомздрав того времени формировал экспедицию, он хотел сделать комплексную группу, в которой должно было быть 10 профессоров. Я решительно отказался от участия в такой экспедиции и сказал, что что-нибудь одно – или я беру на себя всю ответственность и формирую экспедицию, или устраивайте, как считаете нужным. После крупного разговора мне отказали…». Но позже, осознавая безвыходность положения, «ультиматум» Л.А. Зильбера был принят.

Он взял в экспедицию исключительно молодежь, и сделал это совершенно сознательно. Молодые сотрудники лаборатории имели в глазах Зильбера огромное преимущество — они не были связаны старыми заблуждениями в отношении этого заболевания. Для многих из них эта экспедиция стала

«путевкой в жизнь», настоящей школой научной работы, возможно, благодаря которой они стали известными учеными. М.П. Чумаков, А.К. Шубладзе, Е.Н. Левкович, В.Д.Соловьев – впоследствии ведущие вирусологи страны, создавшие свои научные направления. В путь отправились ранней весной 1937 года.

«В наших официальных документах, когда мы отправлялись на Дальний Восток, было написано — что мы отправляемся для изучения летнего энцефалита – вспоминал руководитель экспедиции. – Я не был убежден в этом, и мы составили три научных плана. Первый план на тот случай, если это действительно летний энцефалит, второй план — если это какой-нибудь другой энцефалит. И, наконец, третий план — на случай, если это вообще не энцефалит...».

Все три плана были детально разработаны. И с самого начала Зильбер настаивал на параллельном ведении исследовательской работы по всем трем направлениям. Это уменьшало риск увлечься одним (возможно, неверным) путем в ущерб остальным, считал он.

Сначала членов экспедиции разделили на мобильные отряды, направлявшиеся на место возникновения очага инфекции – северный и южный. По мере поступления данных о подозрительных случаях было решено работу экспедиции сосредоточить в поселке Обор, там же развернули лабораторию.

Но уже первые выезды в места очагов заболевания дали полезные результаты. Изучив карты заболевших, хранившиеся в небольшой больнице местного леспромхоза, установили, что энцефалитом болеют преимущественно весной и только люди, работающие в тайге и часто не имеющие никакого контакта между собой. Эти данные никак не увязывались с теорией контактной или капельной инфекции.

В этой же таежной больничке находилась пациентка, которая заболела энцефалитом 4 мая и уже поправлялась. Она была первой больной этого сезона, и установление источника ее заражения могло иметь решающее значение для последующих исследований. Но задача оказалась совсем не простой: женщина оказалась домашней хозяйкой, два года не покидавшей таежного поселка, где жила, и не имела контакта ни с больными, ни с их семьями. После долгой беседы больная вспомнила, что за пару недель до заболевания собирала в тайге прошлогодние кедровые орехи и, вернувшись домой, обнаружила у себя впившихся клещей. Это был единственный факт, с которым можно было связать ее заболевание и, естественно, он привлек внимание Зильбера.

К сожалению, прежде клещи не попадали в сферу его научных интересов, и знал он про них немного. Пришлось ехать за консультацией во Владивосток. Там он нашел в работе одного ветеринара кривую укуса коров клещами, которая совершенно совпадала с кривой нарастания заболевания у людей, только с опозданием на две недели (Зильбер предположил, что это был инкубационный период).

Вернемся к его воспоминаниям: «Вероятность переноса заболевания этим путем была для меня столь очевидной, что уже в конце мая я направил ряд врачей, в том числе и сотрудников экспедиции, в тайгу к партиям лиц, работающих исключительно в тайге, чтобы проинструктировать их об опасности укуса клещей. В последующем оказалось, что из этих лиц в 1937 г. заболел только один человек, хотя в предыдущие годы это были наиболее поражаемые группы…»

Одновременно шли интенсивные работы по поиску возбудителя инфекции. Мозгом погибших от энцефалита, кровью и спинномозговой жидкостью заболевших заражали белых мышей. У зараженных мышей наблюдалась типичная картина поражения центральной нервной системы (ЦНС). Затем от этих мышей, были получены несколько штаммов нового вируса почти одновременно Л.А. Зильбером и А.К. Шубладзе на юге и Е.Н. Левкович и М.П. Чумаковым – на севере. Вирус имел некоторое сходство с вирусами японского и американского энцефалитов.

Летом прибыли заказанные в Японии еще перед началом экспедиции обезьяны (вообще, именно тщательная подготовка обеспечила быстроту получения результатов), на которых повторили опыты заражения как эмульсией мозга погибших, так и выделенными штаммами вируса. К концу июля удалось добиться нейтрализации этих штаммов сыворотками людей, перенесших энцефалит, что стало окончательным доказательством – вирус-переносчик выделен верно.

Но экспедиция стала не только примером быстрого и эффективного решения задачи. Нашлось в ней место и настоящему научному подвигу. Сначала разлилась река Обор, под угрозой затопления оказалась походная лаборатория. Члены экспедиции, рискуя жизнью, спасали оборудование, только что выделенные штаммы нового вируса, животных…

Но это было только начало. Более серьезную угрозу – заражения – несла сама, еще до конца не изученная инфекция. Вот как об этом пишет сам Зильбер: «Вскоре заболел доктор Чумаков. Невзирая на сильные мышечные боли и слабость, он продолжал работать. Но температуpa ползла вверх. Появились первые признаки заболевания мозга. Чумаков слег. Товарищей охватила тревога, но он их успокаивал. "Пустяки, обойдется, — говорил он. — Это мой старый ревматизм проснулся". Однако это было не так: он заразился энцефалитом. Чумаков мужественно смотрел в глаза опасности и просил товарищей только об одном — довести их общее дело до конца».

Чумаков выжил, но лишился слуха, а его правая рука на всю жизнь осталась парализованной. Михаил Петрович прожил после этого 56 лет, стал директором созданного им института, академиком АМН, руководил созданием ряда вакцин (в том числе знаменитой вакцины от полиомиелита), собрал обширную коллекцию наград и регалий. И все это время продолжал самонаблюдение, превратив собственное несчастье в уникальный хронический эксперимент. Когда в 1993 году он умер, согласно завещанию, его тело было подвергнуто специальному исследованию, одним из результатов которого стало выделение живого и способного к заражению вируса энцефалита, все это время циркулировавшего в тканях ученого.

Заразились и заболели еще два участника экспедиции - Валентин Дмитриевич Соловьев (вирусолог) и лаборант Евгения Гневышева. К счастью, у них заболевание протекало в более легкой форме.

Учитывая высокую опасность вируса это не удивительно - в последующие годы смертельные заражения имели место при работе с этим вирусом в Москве, в специальных вирусологических лабораториях, где принимали специально разработанные меры для предупреждения заражений. К 15 августа экспедиция завершила свою работу. Зильбер представил результаты в Госсанинспекцию, где впервые назвал новое заболевание - клещевой энцефалит.

Про успех экспедиции в сентябре вышла статья в газете «Правда». Но сам Зильбер и его ближайшие помощники - руководитель южного отряда Александра Даниловна Шеболдаева и эпидемиолог Тамара Михайловна Сафонова были арестованы. Их обвинили… в тайном распространении японского энцефалита на Дальнем Востоке. Как выяснилось позже, донос на него написал директор института, у которого возник производственный конфликт с ученым. Директор заявил, что на Дальнем Востоке вирусолог с коллегами специально заражали колодцы, чтобы распространять энцефалит, а не бороться с ним. В Москве, согласно обвинительному заключению, Зильбер собирался отравить водопровод. Вместе с арестом Зильбера прекратила свое существование и Центральная вирусная лаборатория.

Ученому дали десять лет исправительно-трудовых лагерей и отправили в Печорский лагерь, где он сначала работал на лесоповале, а затем стал лагерным врачом. В заключении Зильбер не бросил науку и разработал лекарство от пеллагры — смертельной в лагерных условиях болезни, вызванной истощением и авитаминозом. В 1944 году антипеллагрин даже удалось запатентовать – правда, авторское свидетельство было выписано не на имя Зильбера, а на Народный комиссариат внутренних дел (НКВД). В том же 1944 году Зильбер вышел из лагеря, а в 1946 году ему дали Сталинскую премию за монографию об энцефалите, над которой он работал, когда был арестован — то есть фактически наградили за те исследования, которые в 1937 году были истолкованы как «диверсия». В 1949 году судимость сняли, а в 1955 году ученый и вовсе был реабилитирован.

Ну а пока он сидел, вышел ряд работ, основанных на собранным под руководством Зильбера материале, но без указания его фамилии естественно. И частично восстановить справедливость удалось только двадцать лет спустя, публикацией в журнале «Вопросы вирусологии» (№ 3, 1957 г.)

Почему же экспедицию считают вехой в развитии отечественной вирусологии. Во-первых, после открытия вируса табачной мозаики Д.И. Ивановским в 1892 году, обнаружение вируса и переносчика клещевого энцефалита на десятилетия стало самым ярким достижением советских вирусологов. Во-вторых, экспедиция оказала решающее влияние на формирование отечественной школы медицинских вирусологов. Как уже говорилось выше многие молодые участники экспедиции стали затем маститыми учеными, но первый серьезный опыт они получили там, на Дальнем Востоке в 1937 году. А успешное решение задачи поиска возбудителя таинственного заболевания подтолкнуло власть к созданию сети вирусологических учреждений, на базе которых эта наука далее и развивалась в нашей стране.

В-третьих, последующие исследования как самого Льва Александровича и его учеников, так и других исследователей доказали, что клещевой энцефалит не эндемичен для Дальнего Востока, а распространяется гораздо шире – не только в Сибири, но и в Европе – везде, где в природе встречаются иксодовые клещи.

Ну и сам краткий срок поиска решения и выработки мер по профилактике заболевания тоже оставил свой след в истории. Освоение региона продолжалось бурными темпами и рекомендации, сформулированные экспедицией Зильбера вполне вероятно спасли жизнь тысяч переселенцев.

Разработка первой вакцины шла в 1938 году. И тогда тоже не удалось обойтись без жертв. Для работы в тайге организовали эпидемгородок, его сотрудник Гуцевич специально голым сидел на пне, и с него собирали по 200 клещей за день для исследования. Риск был огромный, но для него все обошлось, а вот другой сотрудник – Померанцев - умер через 10 дней после укуса. Погибали исследователи и в московских лабораториях: при изготовлении вакцины в ноябре 1938 г. заразилась клещевым энцефалитом и погибла Надежда Каган. Вскоре заболела и погибла лаборант Наталья Уткина.

Клещевой энцефалит продолжает оставаться опаснейшим заболеванием, которое уносит ежегодно десятки жизней. А исследования вируса и поиск более эффективных вакцин продолжаются по сей день. Но это уже совсем другая тема